Писала это года 2, опять же, назад. Основано только на мыслях/ощущениях/воображении
-Тише, тише, чшш… Успокойся… Что такое случилось?
-Помнишь, в самом первом ряду всегда сидел один зритель. Он пожилой уже был, но он приходил всегда. Как-то раз мне удалось поговорить с ним. Это был человек, который когда-то хотел посвятить свою жизнь искусству, но у него не вышло это сделать. Сначала я хотел спросить, почему у него не получилось, но… знаешь, когда я смотрел на него, говорил с ним, я начинал казаться себе такой крохой, таким наивным и маленьким существом, с такой высокой планкой для меры действий и людей…И я видел, я понимал, что если задам ему такой вопрос, то он не покажет, конечно, но с ним что-то случится. Что-то натянутое до предела и так, оборвется внутри… А мне… я… я больше не смогу продолжать играть. И тогда, – юноша улыбнулся, – я, может быть, в чем-то повторю его судьбу. Но… я забегаю наперед. Он приходил каждый раз, когда я играл. Сначала я не обращал внимания на это, но со временем… Когда только начиналось выступление, я нервно озирался по сторонам, ища его взглядом. А он иногда опаздывал. А я… боялся, что не смогу играть, не видя его глаз. Это предрассудок. Я играл, конечно, но не так. Не так, как тогда, когда видел его в зале. Тогда моя виолончель и моя душа высвобождали, как казалось, из векового плена самых потаенных уголков вселенной – той, что внутри и снаружи, невиданные оттенки звука и того, что тоньше и воспринимается не только слухом…
-У вас возникла связь… я не знаю, как это правильно назвать, но я сказал бы, духовная связь… Продолжай же…
-У этого человека не было семьи, все его мечты так и не воплотились в жизнь. Он работал, добросовестно работал на каком-то государственном предприятии, и он часто был душой компании тамошних работников, но… понимаешь, он воспринял это с улыбкой и благодарностью – то, что он может наслаждаться лишь плодами чужого творчества и искусства, что он может радоваться, наблюдая за подрастающими детьми своих знакомых и сотрудников, но не за своими. У него не было детей. Он мог наблюдать и радоваться, помогать возникновению – чужого счастья. Но я не могу сказать, что он был несчастлив. Все, о чем я говорил раньше – это и было его счастьем. И он не был полоумным, нет…
-Ты думаешь, что жизнь прошла мимо него? Или напротив, что он жил – так, как никто…
-Я не знаю. Если бы со мной жизнь распорядилась так, я бы не смог этого вынести…
-Думаю, когда-то, когда у него все только начиналось, он тоже думал так. Он искал настоящее искусство, настоящие переживания, и, не найдя проявления этого в себе, он нашел, все же, способ быть счастливым. Он радовался тому, что просто жив, и что ему выпала такая радость – видеть, слышать, ощущать… И, да, он жил, он полноценно жил…То, что ты мне рассказал, заставило мой разум сформировать именно такую картину… Ты начинаешь по-настоящему ценить что-то только тогда, когда теряешь…
Юноша вздрогнул. Или он, его собеседник, уже догадывается, какой финал будет у его истории… А ведь такой финал может настигнуть каждого, но не каждый так его встретит, как тот человек…
-Действительно… Я рассказал тебе об этом человеке немного. И, знаешь, я уверен, не только мне, но и остальным музыкантам, которые видели постоянное присутствие в зале этого человека, делалось свободнее и легче на душе… от одного его присутствия. Парадоксально…Но ведь это было. Это маленькое чудо… но… неделю назад его не стало. Этот человек умер. Просто умер, от старости… Сначала я думал, что все, это наступило. Его смерть станет началом гибели музыкального дара у меня, но нет...
-Это его памяти вы посвятили то знаменательное выступление? Когда вы играли так, что навстречу вашей музыке раскрылись сотни душ, собравшихся тогда в зале?
-Да. Они надолго запомнили наше выступление. Мы тогда вырвались далеко за пределы мысленного и чувственного. И это ощутили все. А того человека больше нет. Зрителя. Благодарного Зрителя, понимающего наши творения лучше нас. Это немного эгоистично, но теперь мы будем делать все возможное и невозможное для того, чтобы между нами и зрителями возникла подобная связь, как тогда. И мы будем помнить его. Я буду… Он продолжает жить. И сейчас. Ты понимаешь, о чем я…
-Конечно, – кивок, – а теперь успокойся. Это произошло. Я говорю тебе жестокие вещи, пускай, но он будет жить. В вас. В ваших творениях. И он был бы счастлив, услышав все то, о чем мы говорили только что. Он был бы счастлив, услышав вашу музыку.
-Что ж, это утешает меня. И я буду стараться не загубить свой дар. Тот, который мог достаться мне случайно, и мог бы принести счастье другим…
