День.
06: 50. Будильник ещё молчал. Десять блаженных минут. Мрак пробивается сквозь неаккуратно сдёрнутые шторы, гулом машин и города ударяется об стены, лезет под одеяло холодным сквозняком. Тихо. Капает вода в ванной. Урчит холодильник. За стеной скрипнула половица. Тихо. Мерзко. Холодно. Одиноко. Серо. Пора вставать.
07: 30. Остывший кофе не греет руки. Снова тишина. За окном срывается то ли снег, то ли дождь, мягкой сырой пеленой обволакивая пустынный двор. Сильный, неистовый ветер безжалостно рвёт голые ветки одинокой ивы и бельевые верёвки. Он, бродяга, стучится в окрашенные утренними сумерками окна, заметает в открытую дверь соседнего подъезда обрывки мусора и снежинок, воет на крыше, сливается с гулом холодильника и капаньем воды в ванной. Есть не хочется. Да и нечего. Бесконечная пустота шкафа намекает, что закончился даже сахар. Остались кофе и неприглядного вида половинка лимона. Кофе плохой – какая-то жидкая каша с привкусом гари. Ничего, не привыкать…
08: 13. Переполненная маршрутка. По колдобинам, трясётся. Буря бьётся в плохо вымытое стекло. Не смотрите так на меня! Все смотрят! Всем всегда что-то нужно от других! Ближе к окну, лбом прижаться к холодной поверхности, ловить своё неясное отражение на фоне заметённого снегом города. Извечный пейзаж. Люди спешат по улице, кутаются в дешевую, но тёплую одежду, прячут лица от ледяных игл. Серое, затянутое тёмными тучами небо. Провалы окон. Огонёк сигареты в сквере. Тошнотные вывески, щиты, реклама… продают себя, свою душу. Нет, не смотри! Смотри на небо. Бездонное.
09: 04. Кабинет невзрачный. Только сейчас дошло. Будто в нём никто никогда не работал. Ни плакатов, ни фотографий, ни фантиков в урне. Никаких растений, мягких игрушек, котов на заставке рабочего стола. Стерильная серая коробка. Пятьдесят страниц печатного текста в строгой симметрии со столешницей. Ярко-красное пятно на белой бумаге: «Отклонено».
11: 43. Буря бьётся в окно. Снова. Как в маршрутке, будто кричит, зовёт, чтобы впустили. Города не видно за бело-серой пеленой.
17: 34. По переходу, сливаясь с толпой. Растаявший снег хлюпает под ногами грязью, неприятное ощущение. Пусто. Внутри. Люди спешат в тёплые дома, куда-то бегут, о чём-то смеются. А ты стоишь тихо у стены и смотришь на жизнь, что бежит рядом с тобой. Вот, протяни руку, ухвати, ещё чуть-чуть. Нет. Совсем рядом бушует буря – сильная, свободная. Если бы она была человеком, то призирала бы таких, как ты. Плевать. Стоишь, сжимаешь потёртую папку в руке. Никто. Тень. Звук. За зоной людей. За зоной жизни. Призрак в большом городе. Пустота в маленьком сердце. Если ты сейчас умрёшь, люди не заметят. Хоть голым пробегись по переходу – всем всё равно. Окинут равнодушным взглядом и подумают о нестабильности страны в вопросе душевнобольных. Хоть на коленях за ними ползи – всё равно.
Стоишь, сжавшись в комок, сливаясь со стеной, прижимая папку, как единственную свидетельницу твоей жизни. Что-то холодное обожгло щеку. Слеза. И ты падаешь на колени прямо в грязь, в лужу. Люди обходят тебя широкой дугой, окидывая гадливыми взглядами. Через секунду ты неподвижно лежишь в растаявшем снегу. Приехал поезд и толпа хлынула по ступеням, переступая через твоё тело.
21: 53. Вода тихо капала в ванной. Гудел холодильник. Буря затихала за окном, пробиваясь вечерним мраком сквозь небрежно задёрнутые шторы. В темноте одинокой квартиры, опираясь спиной на входную дверь, сидел человек в грязном черном плаще. Пустой взгляд его был устремлён на потёртую папку на коленях. Тлела сигарета. Плевать, что может быть пожар. Вот бы ещё водки… но есть только кофе, противный и дешевый кофе.
Буря ворвалась в открытое окно. Ударила снегом по лицу. Жизни нет. Ничего нет. Никто не заплачет, никто не поддержит, никто не поймёт. Сидишь из года в год в своёй скорлупе, смотришь на ночь и день за окном. Минуты капают тихими слезами в подушку по ночам. Тень. Призрак. Ничто и Никто шагнул в бурю, спасаясь от одиночества…
